— Чужой, с убитого, не возьму.
— Тогда пусть пан ходит с пустой кобурой. Пока подчиненные паны внимания не обратят. Пусть пан Кабалава выбирает. Может пан без пистолета ходить или, пока, — с чужим. Как пану нравится. Если хорошо пан вести себя будет, мы посмотрим, — может, под вагонами панский пистолет найдем… Может, в каком мусорном ящике панское удостоверение НКВД разыщется.
— Не могу идти. Мой заместитель доложит, что меня целую ночь не было.
— Не доложит. Иди.
День и ночь в работе Лаврентий Павлович Берия. Рядом с кабинетом оборудовали ему комнату отдыха: ковров настелили, тахту поставили, сосновые щиты на окнах бархатом занавесили. Он туда на несколько минут — отвлечься от дел. И снова за дела.
— Але. Товарища Сталина. Товарищ Сталин, мы планировали моим заместителем назначить товарища Аказиса.
— Да, мы так с тобой, Лаврентий, и договорились.
— Товарищ Сталин, его нельзя назначать моим заместителем.
— Почему, Лаврентий?
— Он в окошко прыгнул.
— А разве того, кто в окошки прыгает, нельзя назначать твоим заместителем?
— Он с самого верхнего этажа, товарищ Сталин.
— Видишь, Лаврентий, как тебя люди боятся, от тебя в окошки прыгают. А меня никто не боится. От меня никто в окошки не прыгает.
— Товарищ Сталин, так кого же мы назначим моим заместителем?
— Лаврентий, кто у нас Нарком НКВД?
— Я, товарищ Сталин.
— Вот и выбирай сам себе заместителя, тебе же с ним работать, не мне. Потому — твой выбор. Сам выбирай кандидата, мы тут с товарищами посоветуемся, твой выбор утвердим.
— Рапава.
— Рапава? Авксентий Нарикиевич? НКВД Грузии? Очень хороший человек. Выдающийся человек. Но послушай, Лаврентий, я — грузин, ты — грузин, Рапава — грузин. Что про нас русские подумают? Скажут: окопались в Кремле и на Лубянке одни грузины. Давай русского.
— Кубаткин.
— Петр Николаевич? НКВД Москвы? Какой хороший кандидат. Удивительный человек. Но ведь пьяница…
— Никишев.
— Иван Федорович? Начальник Дальстроя? Я его, Лаврентий, знаю. Хороший человек. Вот его нам и надо. Я полностью его кандидатуру поддерживаю.
— Товарищ Сталин, завтра я на Никишева все материалы вам перешлю.
— Хорошо… Только не знаю, поддержат ли меня товарищи. Все знают, что Никишев бабник. Зачем тебе в заместителях бабник? Мало ли и без него бабников на Лубянке? Давай другого.
— Кого же другого?
— Что, у тебя уже друзей нет в НКВД?
— Может, товарищ Сталин, Завенягина назначить?
— Что говоришь ты, Лаврентий? Завенягина назначить твоим заместителем? Какого Завенягина? Кто такой Завенягин?
— Завенягин, товарищ Сталин, Магниткой командовал.
— Нет, Лаврентий, ты путаешь, Магниткой Клишевич командовал.
— Товарищ Сталин, Клишевич лагерями командовал, а Завенягин строительством. Клишевича расстреляли, а Завенягин теперь Норильском командует.
— А, вспомнил. Лысый такой.
— Да. Лысый.
— Нет, Лаврентий. Завенягин хоть и лысый, но еще молодой.
— Товарищ Сталин, с Магниткой Завенягин справился, с Норильском справляется, может, он и такую должность потянет?
— Ты за него ручаешься?
— Ручаюсь, товарищ Сталин.
— Ладно, если настаиваешь, я поставлю вопрос на Политбюро, может быть, товарищи согласятся назначить Завенягина твоим заместителем.
— Здравствуйте, товарищ Сталин.
— Как вас зовут?
— Макар.
— Теперь вы будете моим спецкиномехаником?
— Так точно, товарищ Сталин.
В небольшом кинозале один только зритель. Товарищ Сталин. Новый персональный палач-кинематографист Макар в кинобудке коробками гремит. Потух свет. Без титров и вступлений — фильм: товарищ Бухарин среди комсомольцев. Товарищ Бухарин среди красноармейцев. Товарищ Бухарин — друг пионеров. Товарищ Бухарин на великой стройке коммунизма, на ББК — БеломорскоБалтийском канале. А на заднем плане какие-то люди в сером радостно тачки катают. И кругом портреты товарища Бухарина. Тысячи портретов. Книги товарища Бухарина. Культ личности товарища Бухарина. Арест гражданина Бухарина. Процесс врага народа, изменника, агента международного капитализма и трех иностранных разведок, проходимца Бухарина. Расстрел мерзавца Бухарина. Затем — расстрел командарма первого ранга Фриновского и комиссара государственной безопасности первого ранга Заковского, которые вредительским образом подготовили и провели процесс Бухарина.
Товарищ Сталин любит каждый фильм смотреть по многу раз. Но сегодня у товарища Сталина нет настроения.
— Товарищ Макар, хватит про это. Давайте что-нибудь веселенькое.
На обед чародею подали… Я говорю про обед потому, что не знаю другого названия обильной жратве в половине пятого утра. Можете это обедом не называть. Дело ваше. Но если это не обед, то и не завтрак: рано, да и много для завтрака. Согласимся: не в названии дело, а в том дело, что жратву чародею подали действительно обильную. Прежде всего — суп с фасолью. Нужно немцам должное отдать — из фасоли и гороха они супы делать умеют. Если захотят. А уж если захотят, то сотворяют супы с тем остервенелым вдохновением, с каким Моцарт или Бетховен писали свои оперы и симфонии. Этой ночью на тюремного повара Ганса снизошло вдохновение. Не просто снизошло, но бросилось голодной римской волчицей, и пока чародея терли-парили, сотворил остервеневший Ганс такой суп, каких никогда до того не сотворял. Скажу больше — ему и потом никогда такое не удавалось. Всю оставшуюся жизнь ходил Ганс и вздыхал: вот то была ночь! Вдохновение, братцы мои, не на каждого нападает и не в каждую ночь.
В общем, подали чародею суп даже лучше тех супов, которые Лаврентию Павловичу Берии готовят в спецпоезде на Курском вокзале и под конвоем на Лубянку доставляют. Долго спорить, однако, не буду, потому как Лаврентий Павлович меня в гости не приглашал, и я, честно признаюсь, бериевского супа не пробовал. Не мне судить. Потому не знаю, чей бы повар на конкурсе суповом победил. Знаю только, что Ганса, немца пузатого, смело можно было выставлять на любой международный кулинарный конкурс. Не посрамил бы.
Поднял Ганс крышку кастрюльки — у чародея голова закружилась. А Ганс (официанту в этом деле не доверившись) сам чародею серебряной поварешкой разливает. И не в тарелках у добрых немцев суп подают, а в глубоких глиняных мисках, расписанных фантастическими, явно неземными цветами и сюрреалистическими петухами с красно-зелено-синими хвостами. В суп они, гады, в масле поджаренные сухарики крошат. Не скажу, что это хлеб заменяет, но на немецком бесхлебье и сухарики за хлеб идут. Для нагнетания аппетита положено у немцев немножко выпить, а потом по мере надобности добавлять.
Нашему чародею нагнетать аппетит не требуется: ему бы сейчас дали полметра немецкой колбасы копченой, твердости непрогрызаемой, так он ее с голодухи в момент до самой веревочки сгрыз бы. Но по немецкому обычаю все равно аппетит нагнетать положено, а для того у них прописан шнапс. Понимают гансы и фрицы в шнапсе больше нашего. Это надо признать, и с этим не будем спорить. Начальник тюрьмы потреблял шнапс яблочного настоя. Такой чародею и подали. Во льду. Стопочка маленькая совсем, в ледяной корочке. Но зато уж пиво к немецкому обеду подают в трехлитровой кружке. Холодное. Пена через край. Кружка индевеет в тепле. Мелкие-мелкие капельки по кружке. Набухают капельки на кружкиных боках, словно в туче снежной-грозовой, и вот одна быстрее всех дозревшая капелька не удержалась на стекле, сорвалась-скользнула и покатилась, увлекая за собой всех, кто на пути, прокладывая дорожку, в которой блестит-переливается холодный с мороза хрустально-текучий янтарь.
Будь моя воля, так я бы трехлитровую пивную кружку ввел в систему международных стандартов потребления. Не буду настаивать, что внедрение в мировом масштабе трехлитровых пивных кружек снимет разом все проблемы человечества, но, ясное дело, половина проблем отпадет.
Отхлебнул чародей, и множество проблем, душу его мятежную теснящих и мнущих, не то чтобы отошло, но как-то смягчилось-сгладилось. Должен тут особо подчеркнуть, что чародеи тоже люди, проблем у них никак не меньше, чем у нас с вами. Больше у них проблем. Чародей видит больше нас, подмечает больше нашего и понимает больше, потому жизнь чародейская полнее и шире, потому страсти острее наших, счастье чародеево безмерно, но и страдания его тяжелее, мучительнее и глубже. Потому не живут они долго, чародеи. И им с высот (или из глубин), в которых душа обитает, тоже иногда возвращаться надо на нашу грешную землю. Им надо дух свой смирять и успокаивать. Потому пьет чародей из трехлитровой кружки, дух смиряет…